Он уже успел объединиться с Sex Pistols, а сейчас вновь вернулся в свою собственную любимую группу PIL. Мистер Лайдон поведал нам, как для мира рок-н-ролла он превратился в Роттена.

Только представьте себе, уже 34 года Джон Лайдон живет под именем Джонни Роттен. Похоже, что как в рекламном ролике страховой компании гиперактивное марионеточное альтер-эго преследует Игги Попа, так и призрак Роттена не оставляет Лайдона в покое. Возможно, в составе Public Image Ltd. музыкант и создал более внушительные и значимые композиции, чем за то относительно недолгое время, когда он был самым красноречивым, резким (и, разумеется, буйным) участником Sex Pistols, но даже сейчас голос Роттена частенько слышится за публичными заявлениями Лайдона. Во время недавнего интервью, которое Джон Лайдон дал Classic Rock, он был один. По всей видимости, Роттену нездоровилось, и в результате в ответах музыканта не чувствовалось ни панковской бравады, ни сознательного антагонизма, который бы маскировал его истинное лицо.

Возобновление деятельности Public Image Ltd. совпадает с тридцатилетием Metal Box.Тебе не приходило в голову вновь объединиться с [оригинальными участниками Public Image Ltd.] Джа Уобблом и Китом Левеном?

Наше турне не имеет абсолютно никакого отношения к юбилею или чему-нибудь в этом роде. Не знаю, откуда пошел этот слух, но мы даже не были в курсе, что компания Virgin задумала выпустить Metal Box ограниченным тиражом, потому что с нами никто даже не подумал посовещаться. Я даже не разговаривал ни с одним из представителей лейбла.

С финансовой точки зрения я от них не завишу. Я разговаривал с Уобблом, но он слишком много захотел, так что не вписался в наш скромный бюджет.

Ты всегда старался сохранить финансовую независимость.

Я был вынужден. Мне всегда приходилось искать деньги самому. Так было и сейчас, я получил деньги за участие в рекламной компании сливочного масла. Британского сливочного масла, не больше, не меньше.

С самого начала все сделки Pistols и PIL с Virgin сводились к тому, что компания сначала отказывалась иметь дело с вашими записями, поэтому тебе всегда удавалось сохранить права на них и платить за все.

Точно, вплоть до жестяной коробки Metal Box.

Как ты считаешь, такая независимость помогла тебе в жизни?

Ну, она во многом мне мешала, поскольку боссы звукозаписывающей компании всегда относились ко мне с чем-то вроде презрения, но это было глупо с их стороны. Мы пользуемся спросом, целые группы строят свои карьеры на материале PIL, и им удается получить контракты, поддержку - все. Иногда меня это очень злит. Ричард Брэнсон хотел, чтобы Sex Pistols подписали с ним контракт, но он совершенно не понимал музыку PIL, что меня очень удивляло, потому что в то время магазины Virgin были потрясающим местом. Только там вы могли приобрести всевозможную необычную европейскую музыку.

Ты считаешь себя прирожденным артистом? Когда ты начинал, казалось, что тебе приходилось преодолевать некоторую внутреннюю стеснительность.

Так было и есть, но это вошло в песни. Я пою от сердца. Я пою о том, что оказывает на меня глубокое влияние, о том, что для меня имеет значение. В этом нет ничего от шоу-бизнеса, я просто стараюсь не быть фальшивым. Над этим нужно работать. Например, приходится стараться на репетициях. Я ненавижу репетиции, потому что приходится столь мучительно обнажать душу перед близкими людьми. Во время концертов я могу играть словами, менять их - это весело. Иногда, правда, это бывает и невесело. Например, в Death Disco я написал о том, как моя мать умирала от рака. Перед тем, как она скончалась, я сыграл ей предварительную версию, и ей она очень понравилась. Так что мне очень больно исполнять ее на концертах. В довершение всего в прошлом году скончался мой отец... это меня очень сильно расстроило. Я немного меняю сейчас эту песню, чтобы включить туда и несколько строк о нем, но это нелегко.

Слушая альбом Metal Box, удивительно сознавать в каких сложных условиях он создавался.

Многие не понимают, что это очень импровизационная вещь. Нам пришлось сделать его таковым, поскольку большую часть денег мы потратили на коробку-обложку. Так что нам буквально приходилось по ночам тайком пробираться в студию, когда оттуда уходили другие группы. Наши миксы были весьма грубыми, не было практически никакой продюсерской работы.

Твои музыкальные вкусы всегда были весьма широкими. The Capital Radio show, в котором ты участвовал с Томми Вансом, оказало огромное влияние на вкусы целого поколения панков.

Надеюсь. Думаю, я тогда сделал неплохую работу. Я ведь хотел показать людям, что не нужно намеренно сужать свой взгляд на мир. Нужно наоборот расширять свои горизонты, тогда и мир откроется перед вами. Но в то время у меня были серьезные проблемы с моей группой и, в особенности, с менеджером [Малкольмом Маклареном].

Он был против, не так ли?

Храни Господи его душу. Он очень злился на меня за это, что было очень глупо. Спрашиваешь его: «В чем дело?» он: «Я хочу, чтобы ты был загадкой». «А я не хочу, так что отвали!». Я вовсе не строю из себя человека-загадку. Мне нравится говорить обо всем так, как оно есть.

Но тебе все равно удалось предстать в качестве загадки, поскольку твоя музыкальная коллекция оказалась столь удивительной.

Это были мои пластинки. Я всего лишь их собирал - вот и все.

Любопытно, что среди этих записей не было песен The Stooges или The New York Dolls, как того все ждали. Зато там были песни Августуса Пабло, Сап, Тима Бакли, Нико, Кевина Койна...

Они отражали период моего взросления, когда я общался с людьми, покупавшими большое количество пластинок. Между нами говоря, не думаю, что существовали такие альбомы, которых бы не было у кого-нибудь из нас. Зато мы были в курсе происходящего, что и позволило нам не попасться на такие глупые крючки, как молодежные движения, которые в то время намеренно организовывались рекорд-лейблами. Мы никогда не занимались и не увлекались чем-то модным только потому, что оно было модным. Хотя даже в таких жанрах можно наткнуться на нечто потрясающее. Правда, частенько можно наткнуться и на чистый мусор, который ты попросту отбрасываешь.

Мои родители увлекались музыкой, всевозможной музыкой, это и мне во многом помогло. Я очень гордился, когда повел мою маму познакомиться с Элисом Купером. Это было круто. Кроме того, единственный раз, когда меня без проблем пустили в клуб в Англии, было, когда я привел ее на концерт Tramp и Гэри Глиттера. Нас провел сам Глиттер. Тогда же мы познакомились с Джорджем Бестом.

Вот это был вечер!

Видишь ли, я уже тогда знал, что у нее рак. Мы знали, но это была еще ранняя стадия. Она все время болела. Она частенько была больна, когда я был ребенком. У нее было много выкидышей. Помню один случай. Мне еще не было одиннадцати. Мы жили в двух комнатах, где из удобств был только общественный туалет на улице. В этот туалет мне пришлось выбрасывать мертвого недоношенного ребенка. Что за воспоминание! Так что у меня двойственное отношение к абортам, но все-таки я считаю, что решение должна принимать сама женщина. Только она и никто другой.

Ты упомянул Малкольма Макларена. Его смерть как-то заставила тебя пересмотреть свое мнение о нем?

Меня часто спрашивают, что я думаю о его смерти, а я, если честно, в этих случаях вспоминаю смерть отца. Межу нами произошло немало такого, что так и осталось неразрешенным. Многое осталось несказанным. Вот, что имеет для меня значение, а не [Макларен] человек, который был моим менеджером такое недолгое время и с которым я практически не разговаривал. Он никогда не мог ничего довести до конца и всегда отступал, если появлялись трудности. А жаль. И он столько времени тратил на ревность. Он хотел быть певцом, он хотел писать песни, но ничего этого делать не мог. Нужно знать, каково твое место в жизни. Нельзя просто так сказать: «Я хочу быть писателем». Нужно много учиться, приятель.

У меня такое впечатление, что Макларен попросту хотел быть тобой, поэтому он пытался заставить тебя поступать так, как поступил бы он на твоем месте, если бы у него были молодость и талант.

Да, а мне это не подходит. Я хочу сказать, что он подарил мне замечательные возможности, за что я буду вечно ему благодарен. До тех пор я не представлял, каким будет мое будущее, но после второй репетиции был уже твердо во всем уверен. «Я могу с этим справиться. Я могу научиться писать песни ». Я так и сделал. И мне удалось этого добиться потому, что я оставался верен своим чувствам и очень быстро нашел собственный голос. Я ни на кого не хотел быть похожим. Я хотел быть самим собой.

Забавно, но при этом огромное количество людей захотели стать похожими на тебя.

Знаю, мне кажется неправильным, что кто-то думает: «О, я тоже так могу». В таком случае, надо было встать и сделать это. Но до того, как это сделал я.

Работая над Never Mind The Bollocks, сознавали ли вы значение своей работы?

Конечно же, нет. Мне нравилось то, что мы делали. Я нередко думал: «Господи, только подождите, пока люди это услышат. Это непременно нужно сказать». Например, God Save The Queen принесла мне большую радость.

Могли ли в 1978 году участники Sex Pistols записать второй альбом?

Не знаю. Мы записали наш первый альбом без Сида, так что не сомневаюсь, что мы могли бы записать без него и второй. Даже если бы он при этом оставался в группе. Мне очень, очень жаль Сида, потому что я не достаточно хорошо защищал его. Кроме того, он немного глупо вел себя. С ним было очень весело, он умел рассмешить, но наркотики и ночная жизнь Нью-Йорка взяли власть над ним и полностью исказили его характер. Он жил в мире фантазии, так же как когда он был еще совсем юным, он жил в воображаемом мире, где представлял себя Дэвидом Боуи. Он был абсолютно уверен, что, как две капли воды похож на Дэвида Боуи.

В то время это случалось нередко.

Да, этим болели многие, и они были ужасно неправы. А самой большой ошибкой Сида был альбом Боуи Pin-Ups. На обложке этого альбома была фотография, на которой Боуи был изображен с маленьким саксофоном и выглядел невероятно женственно. И Сид думал, что он тоже так выглядит. Он часто спрашивал: «Разве он не похож на меня?». «Ну, учитывая цвет волос, глаза, строение тела.... - нет!»

Когда сегодня ты встречаешься со Стивом, вероятно, вы чувствуете себя старыми боевыми товарищами? Ведь тогда вы были против всего мира, к тому же вы потеряли одного из товарищей.

Да, но мне всегда казалось, что внутри самой группы был некий разлад: они все были против меня. Так что периодически все это всплывает вновь...

Как ты считаешь, британский истеблишмент простил тебя?

Простил меня? Нет, никогда. Не знаю, почему, но я, как правило, говорю правду и нажил себе немало врагов. Я всегда с презрением относился к Тони Блэру. Я не мог поверить, что люди доверяют ему. И вот они поверили ему, а он возьми и приведи правительство лейбористов к войне. И мы теперь не можем из нее выбраться. Спасибо, Тони «спаситель человечества» Блэр! Так и надо действовать - война.

Эти люди говорят о хороших намерениях, но на самом деле их мало что волнует. Блэр всегда напоминал хитроумного юриста, так он и управлял страной. Он загнал Англию в тупик.

Ты никогда не хотел податься в политику?

Нет. Прежде чем мне позволят войти в Парламент, оттуда надо будет всех эвакуировать. Да мне и не хотелось бы заходить туда. Раньше я ходил туда выпить. Я знал одну работавшую там девушку, она помогала нам пробраться внутрь, и это было невероятно смешно. Пинта пива стоила очень дешево, и буфет работал всю ночь. Я часто гулял по террасе, которая выходит на реку. Я вел себя не слишком шумно, чтобы не очень выдавать себя.

И какой был в этом смысл?

Тогда группа Pistols только начинала. И вот я сидел в этом баре, а они даже не подозревали об этом, проклиная меня. Эти придурки даже не могут сложить два и два. Если я безграмотный, невоспитанный, тупой ублюдок из трущоб, почему мои тексты открыто обсуждают в Палате общин, при этом желая применить к ним закон об измене? В то время этот закон все еще подразумевал смертную казнь. Малкольм, конечно же, был в ужасе.

Кажется, он был не против того, чтобы другие боролись, защищая его собственные анархистские принципы.

Точно. А на его похороны пришло столько пустых людишек, которые просто хотели покрасоваться перед камерой и наговорить кучу ерунды.

Берни Роде постоянно прерывал речи. Говорят, происходящее превратилось в настоящий цирк.

Я встречался в Монреале с Бобом Гелдофом. Он пришел на один из концертов PIL, что было очень мило с его стороны. Так вот он рассказал мне, что на похоронах произошла большая ссора между Вивьен [Вествуд] и Берни. Ребята, человек же умер, что вы делаете?! И вот когда я услышал эту историю, и то, как ее рассказывал Боб (так по-ирландски, так задорно, с таким юмором), мне по-настоящему стало жаль Малкольма. Из-за своего эгоизма эти козлы даже не могли дать ему умереть спокойно. Ну что ж, Малкольм, ты вел такой образ жизни, так что посмотри теперь, какие люди тебя окружали.

В 1968 году он так и не попал в Париж. Думаю, всю жизнь он пытался наверстать упущенное.

Многие рассказывали мне, что в 1968 году во время беспорядков вокруг американского посольства он сбежал. Об этом рассказывается в песне Albatross: «Все еще дух 68-го, беглец».

Когда в доме 45 по улице Гантер Гроув не было полиции, там, должно быть, было весело?

Там проводилось много танцевальных сессий и сессий регги. Я, видишь ли, люблю диско. Мне нравится любая музыка. Я могу встать и начать танцевать. Едва представится подходящий случай.

Тебе не хватало этого в Америке?

Нет, я просто создал там себе такие же условия. Нам, конечно, было тяжело переехать в Америку, но в Европе мы не могли найти работу. Никто не хотел организовывать нам концерты, ведь за нами не стояло никакой звукозаписывающей компании. А в этом случае надежды на успех мало. Сейчас повторяется то же самое. Я работаю с промоутерами, которых знаю уже многие годы, я очень уважаю Джона Гиддингса, но ему приходится нелегко. Ведь если нет завязок с лейблом, то многие считают: «Ого, на этом легко можно потерять деньги».

Легче жить не становится, не так ли?

Да уж, это верно [его голос звучит искренне и печально, а потом вдруг в нем просыпается насмешливый Джонни Роттен], а с другой стороны, с какой стати должно становиться легче?

***

Classic Rock, Слова: Иэн Фортнэм